Миссия имеет вселенское измерение. Мы с вами как бы участвуем в этой Вселенской борьбе света и тьмы, добра и зла, Христа и дьявола, и нужно ясно понимать, что миссионеры всегда как бы на переднем фланге этой невидимой, но реальной борьбы.

А теперь, пользуясь случаем, я бы хотел несколько слов сказать о том, как я сам понимаю миссию. Может быть эти слова кому-нибудь помогут обратить внимание на то, на что мы, в общем, редко обращаем внимание. Я думаю, что от понимания природы миссии во многом зависит успех миссионерского дела. Ну, казалось бы, а чего тут особенно понимать? Миссия - проповедь, обращенная в первую очередь вовне. Да, это так. Но эти определения не исчерпывают, как бы, всей природы миссионерского дела, понимание которой может во многом помочь людям справиться с теми миссионерскими задачами, которые пред ними стоят.

Позвольте мне напомнить вам текст, который лежит в основе всякого миссионерского делания: "Шедше убо научите вся народы...". Вот этот евангельский текст, которым завершается повествование о земной жизни Христа Спасителя, текст, который является основополагающим, оправдывающим, объясняющим Христианскую миссию и побуждающим к Христианской миссии.

Вот, когда мы читаем этот текст, мы обращаем внимание на следующие его части: "Шедше убо научите...". Правильно. В основе миссии - научение. "Вся народы", - т.е. ко всем нужно обращать это научение. И такое научение нужно сопровождать крещением - крещением во имя Святой Троицы. Но мы почти никогда не обращаем внимание на первое слово - "Шедше". "Идите и научите". Я хотел бы вам сказать, что именно это слово определяет специфику того, что мы называем христианской миссией, в отличие от всякого катехизического научения. Чем отличается просто проповедь от миссионерской проповеди? Именно тем, что миссионерская проповедь всегда связана с динамикой, с движением. Если вы обращаете свое слово к людям, двигаясь к ним, идя им навстречу, то вот такое обращение и такое научение является миссионерским. Если вы просто обращаетесь к людям, ожидая, что они к вам придут и составят вашу аудиторию будь то в зале или в храме... мало ли где, - то вы занимаетесь не сколько миссией, сколько научением. Итак, движение навстречу человеку, слушающему слово, и означает миссионерскую миссию.

Если вспомнить, с чего начали святые апостолы? Вначале они проповедовали в синагогах. Апостол Павел просто приходил к своим соплеменникам, единоверцам, и говорил им о том, что считал необходимым сказать: о Христе распятом, воскресшем, о своем обращении на своем пути в Дамаск. А затем, Павел пошел навстречу к языческому миру. Он не просто проповедовал в синагогах, он пошел навстречу к тем, кто его совсем не ожидал, кто совсем даже и не думал и, может быть, не хотел с этим встречаться, в чьи планы совсем не входила беседа с этим человеком. Но он сам шел навстречу, ибо вся апостольская проповедь была проповедью миссионерской, потому, что они ШЛИ навстречу, они обращались, вне зависимости, желали их слушать, или не желали. Собственно говоря, всегда дело Божие, построение церковной жизни начинается с миссии. Если вы приедете в пустое место, зайдете в дом и будете ждать, что к вам придут люди, чтобы вы их учили, вы их никогда не дождетесь.

Всякое начало Божьего дела, апостольское служение связано с движением навстречу. Это было так естественно в ранние времена Христианской Церкви, в Древней Первенствующей Церкви и не только в апостольское время, это так было естественно на Руси, когда была основана наша Церковь, и наши миссионеры, епископы, первоапостолы Русской Церкви двигались на встречу с язычниками, проповедовали.

А вот затем, в нашем сознании пасторском произошел какой-то перелом. Миссия была выделена, как бы, в особое церковное ведомство еще до революции. Хотя формально такого ведомства и не было, но был - институт епархиальных миссионеров. Считалось, что вот эти люди то и должны какой-то миссией заниматься, а Церковь должна учить народ. А как учить? Построили прекрасные храмы, есть определенное положение у Церкви в обществе, государстве, есть некий "статус-кво", есть традиции, обычаи, уважаемые, освященные временем. Вот в рамках всего этого и надо осуществлять научение.

Так вот мы и действовали: учили людей в храмах, в воскресных школах (до революции это были не воскресные школы, а церковноприходские школы). Но потом начались эти годы лихолетья. Церковь вообще была загнана, как известно, в гетто. Ей ничего не позволялось кроме того, чтобы совершать богослужения и проповедовать во время богослужения.

Вот хотим мы этого или не хотим, дорогие братья, но мы должны сами себе сознаться в том, что вот этот исторический образ в нас сформировал некий стереотип. Мы себя комфортно чувствуем в храме, мы выходим к верующему нашему народу, говорим: "Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа", начинаем проповедь, чувствуем себя в своей стихии. Как бы мы проповедь не сказали, хорошо или плохо, нам благочестивый народ всегда грянет: "Спаси Господи" и как всегда греет душу такое умиротворение... Но движения здесь нет. Эти люди к нам пришли, потому, что родители их были научены в вере. Они уже были обращены либо в силу традиций, воспитания, либо каких-то собственных поисков. И давайте прямо скажем, что весь феномен второго Крещения Руси не был результатом миссии Церкви. Это был результат самостоятельных поисков людей, которые разочаровались в доминирующей идеологии, в ценности жизни, которые на своем опыте поняли, что без Бога невозможно построить полноту жизни. Это результат их внутреннего поиска, их внутренней борьбы, их исканий.
Они к нам пришли, а мы их встретили, кто хорошо, кто плохо; кто с любовью, а кто с прохладцей; кто с ревностью, а кто и с раздражением. И ревность прямо зависела от величины прихода, доходов священника, его занятости и т.д. И мы не можем сказать, что мы все хорошо их встретили, потому, что его первая волна, рожденная 1988-м годом, уже спала, и многие, кто на этой волне пришел в Церковь, в Церкви не остались...

Итак, второе Крещение Руси не было результатом миссионерской работы Церкви. Это, конечно, действие благодати Божией. Это действительно, трагический, исторический опыт, опыт нашего народа. Но мы должны ясно себе сказать, если мы хотим найти правильные пути своей миссии, что это не наша заслуга.

А что же нужно делать, чтобы действительно осуществить миссию? А нужно делать непривычное для православного священника дело... Ну ужасно непривычное. Нужно выйти за ограду храма и самому идти... Куда идти? На улицу. Скажу сейчас вещь, которая многих поколеблет - на завод, в колхоз, на вокзал, в электричку, на перекрестки дорог... Идти так, как апостолы шли. Потому что миссия - это есть проповедь, связанная с движением навстречу. "Шедше убо научите вся языцы". И вот, пока мы не совершим этого внутреннего перелома в своем сознании, в первую очередь мы, миссионеры, вы собранные здесь, пока мы не осознаем, что миссия - это есть проповедь не в уютной, привычной стихии православного прихода, а в колючей, жестокой, враждебной стихии современного мира, где мы сталкиваемся, порой, до сих пор, с насмешками, с непониманием, с раздражением, с удивлением, с сомнением, с разочарованием. Вот в этой некомфортной среде мы должны научиться свидетельствовать Слово Божие. Потому природа миссии всегда связана с движением. А движение всегда связано с подвигами, с разрывом некоторых связей, которые удерживают вас в привычной среде.

Потому, подвиг миссионера - всегда особый подвиг, он всегда связан с неким преодолением этого естественного для человека притяжения к его среде обитания. Именно поэтому, подвиг апостольский, равноапостольский всегда так ценился в Церкви и уважался, и он почитался, как мученичество, как исповедничество.

Вот я хотел бы сказать о том, что сегодня мы нуждаемся именно в миссии, мы нуждаемся в катехизации, мы нуждаемся в религиозном воспитании и образовании. Конечно, обязательно, но мы нуждаемся в проповеди, обновленной проповеди, рассчитанной на современного человека, неприспособленный к категориям мира сего, рассчитанной на психологию, на сознание современного человека, чтобы люди с удовольствием, с интересом слушали проповедь священника, но в первую очередь мы нуждаемся в проповеди, связанной с движением навстречу людям, то есть, с подлинной христианской миссией.

Если говорить о направлениях в этой миссии, чем же, так сказать, надо бы заниматься. Вот меня всегда не покидает мысль - у нас нет, у нас не организовано миссий там, где они очень нужны, в первую очередь, на крупных предприятиях. Вы представьте себе людей, которые работают на заводе полный рабочий день, потом у них семейные заботы, потом эти два выходных, в субботу надо что-то сделать в доме, потом выспаться надо, потом детишки, не всегда люди приходят в храм. И получается так, что их встречи с Церковью бывают на великие праздники. Вот я поражаюсь сейчас составом людей, когда мы все это заметили, особенно в последние два-три года - кто у нас на Пасхальных Богослужениях? Это ведь верующие люди. Раньше стояла подвыпившая молодежь, которая просто интересовалась, а сейчас люди, которые до конца в храме, которые причащаются Святых Христовых Таин, но их-то мы и не видим с нами в субботу и воскресенье.

Это другие лица, это они только на Пасху пришли, а ведь весь остальной год, может быть на Рождество еще, на день ангела, на день рождения и, может быть, у них возможности и в храм прийти нет. Так вот, ведь эти же люди работают. Они работают в научных коллективах, на заводах. И как было бы важно, чтобы там священник мог встретиться с этими людьми. Какие-то опорные миссионерские пункты. Есть даже такое понятие в мировой миссиологии: производственная, промышленная, городская миссия, миссия, рассчитанная на людей имеющих вот этот рабочий день, занятых на предприятиях и производствах.
А затем совсем другая миссия в деревне. Вы посмотрите наши деревенские приходы - 15-20 человек за литургией, а поселян 3-4 тысячи в поселке.

Где все люди? Они что, все атеисты или все крещеные? Случись какая-то беда с человеком - тут же пойдут в церковь молиться и креститься, и венчаться и просить батюшку помолиться о каком-то горе и несчастье. Но этих людей нет в храме, они там, где-то на фермах, в колхозе. Может быть, настало время, когда мы должны двигаться в эти места не для того, чтобы там совершать длинные богослужения, но чтобы быть с этим народом, отвечать на их вопросы, помолиться вместе. Ведь есть же такое понятие "Производственная гимнастика", но почему не использовать ту же самую местную трансляцию на предприятиях или в тех же самых колхозах, не сказать людям два-три слова одобрения, поддержки.

Особенно в наше тяжелое время, когда дома взрываются, война на Кавказе, экономическое неблагополучие, поддержать, чтобы у людей была связь между реальной жизнью и христианскими религиозными убеждениями. И особая сфера, конечно, я сказал бы, на транспорте. Это действительно проблема колоссальная. То есть, смотрите, западные миссионеры и сектанты, они же идут туда. Это совсем не значит, что нужно уподобиться им во всех методах. Но ведь вокзалы - это сосредоточение не только людей путешествующих, это ведь такое огромное сосредоточение социальных и нравственных проблем. А почему бы не добиваться того, чтобы в каждом транспортном центре была комната, где бы дежурный священник мог бы поговорить с несчастными людьми, поддержать, приободрить, помолиться вместе.

Другими словами, я думаю, что вот самое главное, что нам надо понять в нашем миссионерском делании - это то, что миссия есть движение навстречу. И пока мы не сделали этих шагов навстречу, преодолевая некий стереотип внутри самих себя и преодолевая некие скрытные внутренние привычки, предрасположения, нам будет очень трудно достичь успехов в нашей миссии. Я верю, что Русская Церковь действительно организует свое миссионерское служение. Я хотел бы сердечно поздравить владыку Иоанна с той работой, которую он делает и всех его коллег и собратьев, и всех вас - миссионеров, трудящихся в епархиях, потому что миссионер - это тот человек, который на переднем фланге духовной жизни вступает в эту неведомую, мистическую, но реальную схватку со злом. И оттого, насколько успешны действия "Первого отдела", во многом зависит успех всего дела.
Я сердечно и молитвенно желаю вам этого успеха.